Свет в окошке - Страница 67

— Скажите, а вам не кажется, что на самом деле вы умерли не в пятьдесят втором году, а в ту минуту, когда швырнули в огонь вашу книгу?

Сидящий вскочил, замахал руками, крылатка чёрным нетопырём забилась над плечом:

— Прочь! Прочь! Дьявол!

Почему-то Илье Ильичу почудилось, что сейчас его швырнёт, словно от стен Цитадели, но всё же перед ним был не древний ассириец, а писатель, проникавший некогда в самые глубины человеческой души. И как бы ни калечила его жестокая болезнь, ударить ближнего он не может. Особенно ударить при помощи ненавистных денег.

Гоголь побежал, тоже без помощи лямишек и мнемонов, увязая ногами в рыхлом, побежал, как спасается человек от страшного и отвратного зрелища. Илья Ильич молча смотрел вслед. На сердце было страшно и отвратно. Ещё какая-то часть души скончалась в эту минуту.

ГЛАВА 8

За день прибыло десяток мнемонов и едва ли не полсотни лямишек. А вроде бы никаких юбилеев в живом мире не предвиделось, как и компаний под лозунгом «Вспомнить былое». В прошлый раз подобная прибыль случилась, когда Юле задали в школе вычертить генеалогическое древо семьи. Юля была дочерью Лики и родилась уже после смерти Ильи Ильича. Собственно говоря, Лика с мужем завели второго ребёнка сразу, как только въехали в освободившуюся квартиру. Хоть и цинично говорить такие вещи, а куда деваться от правды? Многие семьи живут ожиданием, когда же наконец попримрут старики и можно станет вздохнуть чуть свободнее. Хорошо хоть, Лика не забыла упомянуть его среди старших родственников, а потом старательная пятиклассница ещё выспрашивала маму, и вместе они даже сыскали в пухлой папке с документами свидетельство о смерти и орденские книжки, так что даты жизни оказались не перепутаны, а когда на уроке спрашивали о предках, воевавших в Отечественной войне, Юля выглядела не хуже других. А самому Илье Ильичу и мнемонов досталось, а уж лямишек насыпало от всего пятого "Г" класса. Получается, что в новых школьных программах тоже порой проскальзывают положительные моменты.

На этот раз причина для прибыли оказалась совсем иной. В управлении списывали бумаги, те, что не подлежат хранению в архивах. А подписей Ильи Ильича на исторических документах не стояло. Не перекрывал он Енисей и Ангару, не долбил стокилометровые тоннели, не разворачивал вспять великие реки. Просто строил дороги, по которым ездят, не интересуясь, кто клал асфальт. И акты приёмки вкупе с дефектными ведомостями хранят до первого капитального ремонта. А потом списывают в макулатуру.

Сегодня списывали в макулатуру Илью Ильича. Прорву скоросшивателей с подшитыми бумагами, давно уже ненужными, до которых прежде не доходили руки, потащили во двор, где и спалили, невзирая на недовольство пожарной охраны. Но прежде документы наскоро просмотрели. Начальство отдало такое распоряжение порядка ради, а юный топограф, по блату попавший в управление и в жизни не бывавший в поле, занялся этим делом на предмет любопытных редкостей и анекдотов. Люди знающие подтвердят, что именно в старом делопроизводстве скрыты самые блестящие нелепицы и удивительные жизненные случаи. На этот раз улов любознательного чиновника был невелик, бумаги, составленные Ильёй Ильичом, акты, докладные и дефектные ведомости не содержали материала для бессмертной рубрики «Нарочно не придумаешь». Зато подпись под документами развеселила молодого человека чрезвычайно.

— Гляньте, какая фамилия! — воскликнул он, демонстрируя сослуживцам украшенный печатями лист. — Каровин! Представляете, через "а" написано!

Первая лямишка скользнула в кошелёк Илье Ильичу.

Гоша Дозис, давно уже не Гоша, а Георгии Моисеевич, ведущий специалист, дослуживающий последние предпенсионные денёчки, подошёл, наклонился над столом, листанул бумаги, кивнул, соглашаясь:

— Был у нас такой. Между прочим, заслуженный строитель.

Это была неправда, не дали Илье Ильичу почётного знака, на пенсию он уходил в бурное андроповское правление, когда о наградах и мысли в голову прийти не могло. Но мнемон, доставшийся от Гоши, оттого не стал менее весом.

— Белорус, наверное, — оторвавшись от компьютера, подала голос одна из сотрудниц. — У них там так и пишут: «Карова».

— Бульбеник, — процедил молодой. — Я их знаю, им только бы в город да на тёплое местечко.

«Чем кумушек считать трудиться», — подумал Дозис, и мысль его ясно донеслась к Илье Ильичу, когда он зажал полученный мнемон в ладонях.

А вслух постаревший Гоша произнёс:

— Этот Каровин, боевой старичок, живчик, можно сказать, тридцать лет дороги строил, а к нам уже напоследок явился. Он на дорожном строительстве зубы съел, к нему все наши спецы консультироваться ходили. И, между прочим, он всю войну отпахал. На майские приходил, так медали на груди не помешались. И не юбилейная чешуя, а боевые награды. Полный кавалер «Славы», между прочим.

Это тоже было преувеличение, «Славу» Илье Ильичу дали всего однажды, за форсирование Вислы, но слушать такое было приятно.

— Понятно, — возгласил юный хлыщ, чьим именем Илья Ильич даже интересоваться не стал. — Да, были люди в ваше время. Тогда и солнце ярче светило.

— А то нет, что ли? — оскорбился Георгий Моисеевич, и разговор уплыл в сторону.

Однако в течение дня обиженный невниманием Гоша ещё кое-что припомнил о бывшем коллеге и даже побеседовал о нём с одним из старых работников, который тоже не позабыл и фамилию Каровин, и самого Илью Ильича. Хоть и был приятель из другого отдела, но и ему случалось спрашивать совета у человека, который всю строительную мудрость руками превзошёл.