Свет в окошке - Страница 33

Явился Илья, оглядел разложенные сокровища, присвистнул:

— Круто! Неужто и у меня столько было поначалу?

— Больше было, — уверенно сказал Илья Ильич.

— Тебе повезло, тебя бригадники не чистили. А у меня, считай, все сливки в их лапах остались.

Илья Ильич промолчал, а сын снял свой кошель и высыпал на стол его содержимое. Было там куда как поменьше денег, нежели у самого Ильи Ильича. Десятка три мнемонов и горстка мелочи.

— Оставь, — сказал Илья Ильич, — это дела не изменит.

Илья промолчал, но решительно придвинул свои деньги к общей куче, и отец не стал спорить. Он лишь отобрал один мнемон и протянул его сыну:

— На память-то возьми.

Илюшка кивнул, зажал мнемон ладонями, потом улыбнулся:

— А это и не от тебя вовсе. Есть ещё один человечек, вспоминает иногда… Она меня и не дождалась, через полгода, как я в Африку загремел, замуж выскочила. А потом, как узнала про похоронку, нет чтобы радоваться — мол, объясняться не нужно, — ревела целую неделю. Сейчас у неё внуков шесть штук, скоро правнуки появятся, а порой вспоминает, как мы в Приморском парке целовались. Лягушка там есть каменная…

— Знаю.

— Странный всё-таки народ — женщины, — сказал Илюшка, и Илью Ильича в миллионный раз обдало горечью, что сын ушёл, не успев оставить детей, а значит, и прочной памяти.

*** * ***

Сына он уламывал целую неделю, тот считал, что такой способ попасть в Цитадель для него не годится. В ход шли такие доводы, что в ином сне не привидятся. Насилу уболтал. Илюшка твёрдо обещал, если дело выгорит, пересылать отцу часть будущего жалованья, чтобы тот не оказался вовсе нищим и не ухнул прежде времени в Отработку.

— В Отработку мне рано, — усмехался Илья-старший. — Вот устрою тебя и так жизнь колечком закручу — только держись. Друзей старых нужно повидать, подружек фронтовых…

— Ты с ними, никак, лет шестьдесят не видался, — поддержал беседу сын. — Узнаешь ли?

— Ничего, заново познакомлюсь. Мужчина я теперь видный…

За полмнемона (ломать не строить!) Илья Ильич вернул себе прежнюю внешность, обратившись в восьмидесятилетнего старика. Только здоровье оставил сорокалетнее. Илюшка аж побледнел, когда увидел отца в настоящем виде.

В течение двух последних дней Илья-младший совершал послеобеденный променад под стенами Цитадели, вызывающе одетый в камуфляжную форму и с «АКМом» на ремне. Меднобородая охрана никак не отреагировала на подобную выходку, хотя с автоматами прекрасно была знакома ещё со времён неудачного Афганского прорыва. Зато остро отреагировал приятель Серёга, который, не набравши денег на цирк, установил в опасной близости от стен несколько гимнастических снарядов и предлагал всякому желающему за одну лямишку покрутить солнце или позаниматься на кольцах. Желающих было маловато, так что бизнес этот обещал обернуться сплошным убытком. Зато сам Сергей в порядке рекламы не слезал с перекладины, надеясь таким образом усыпить бдительность стражи. Увидав Илью в военной форме, он примчался объясняться, но внятного ответа не добился.

— Ничего у тебя не получится, — отрезал Илюшка, — а я хотя бы делом занимаюсь. Хочу проверить кое-что.

— Отцовы деньги решил на ветер пустить? — мстительно спросил Сергей.

— Покуда своими обхожусь. Автомат — это же дешёвка, не то что твой спортзал. И арендной платы за личное оружие не берут.

— Ну смотри, испортишь мне проект, я тебя на дуэль вызову.

Тем не менее по городу поползли слухи, что ветераны прошлых войн не успокоились и готовят новое нападение на Цитадель. Народу на центральном бульваре изрядно поубавилось, хотя многие, напротив, стали туда захаживать, желая посмотреть настоящую битву, а не зрелище, при котором участники вешают кошель на гвоздь и произносят ритуальную фразу о взаимном желании бить и быть битым.

Кстати, дуэль, которой угрожал обиженный Сергей, проводилась точно так же, как и любые соревнования. Без денег, но с оружием в руках. Сытые западные покойники такими вещами почти не баловались, а вот поколение россиян, которое было щедро прополото войнами конца тысячелетия и бандитскими разборками, вспомнило старинный кодекс чести. Прорва мнемонов бездарно улетала на ветер, потраченная на лечение огнестрельных и колотых ран, полученных во время поединков чести. Илюшка, погибший ещё в советское время, о подобных вещах отзывался с усмешкой, хотя трудно сказать, как бы он поступил, если бы дело всерьёз дошло до пистолетов.

План был разработан до мелочей и, казалось, предусматривал всё, однако, когда Илья Ильич с тросточкой и Илюшка с автоматом с разных сторон вышли на центральный бульвар, случилось непредвиденное. Собственно говоря, что именно произошло, Илья Ильич ни осознать, ни, тем более, запомнить не сумел. Обратил внимание, что среди гуляющих, одетых большей частью по-среднеевропейски, появилась фигура в белом балахоне и со шнуром на голове, затем в глазах полыхнуло, и Илья Ильич обнаружил себя лежащим в нихиле. Болели голова и грудь, пришлось потратить немного денег, чтобы суметь подняться и добраться до дому.

Илюшка ожидал его, сидя за столом. Под глазами у него красовались чёрные круги, по которым нетрудно узнать контуженного. Был Илюшка зол и не скрывал этого.

— Сильно тебя стукнуло? — спросил он отца.

— Сильно… — Илья Ильич потёр ноющую грудь и осторожно уселся в кресло. — Рассказывай, что там произошло, а то я ничего не помню.

— Ты не поверишь. — Илюшка нервно рассмеялся. — На террориста напоролись! Шахид недоделанный, свинья арабская! Кого он там терроризировать хотел, уж и не знаю. Завопил «Аллах акбар!» и подорвал себя посреди бульвара. Это ж сколько он деньжищ в этот заряд вложил? Теперь явно в Отработку загремит.